Три глаза и шесть рук - Страница 113

113

— Но у нас будет пара дней отсрочки… Ладно, все равно ничего лучше я не придумаю. Кокну его, а этим, в деревне, скажу, чтоб драпали куда-нибудь, да побыстрее… Блин, теперь наверняка в черти угожу, не отмажусь…

— Это точно, — вздохнул Рабан. — Станешь новым Гаврилом Принципом… ну это который эрцгерцога Фердинанда в четырнадцатом году застрелил, — пояснил он, догадавшись, что я не знаю, кто такой этот Таврило.

— Знаешь, а ведь ты был прав — зря мы с этим принцем связались! Идеалист хренов… Лучше б у меня Палач был в напарниках — он хоть и шизанутый, но зато никогда со мной не спорит.

Рабан подчеркнуто молчал.

— Ну что, идем в атаку?… На таран!!! — взревел я, пикируя вниз.

И затормозил. Я пролетел всего метров десять и резко замахал крыльями, едва не порвав перепонки. Мне вдруг пришла в голову замечательно остроумная идея, способная, если повезет, не только затормозить войско крестоносцев, но и вообще отменить Первый Крестовый поход. А то и последующие! Более того, если вести об этом разлетятся по миру, я окажу серьезную услугу христианству!

— Действуй, патрон, — моментально одобрил Рабан.

Я поднялся еще выше. Еще… еще… еще… Теперь армия подо мной выглядела муравьиным караваном, я с трудом различал отдельных людей… Я парил между крестоносцами и солнцем, чтобы меня нельзя было заметить даже в виде птицы. Ну а теперь все зависит от одного-единственного меткого броска…

Крест, конфискованный у излишне борзого монаха, я захватил с собой. И теперь именно его и собирался использовать. Я ухватил его поудобнее, расправил крылья, чтобы какое-то время оставаться неподвижным, прицелился…

Чувство Направления отлично может заменить оптический прицел. Я инстинктивно чувствовал, куда и с какой скоростью нужно метать. Помогло и сверхзрение — даже с такой высоты я отлично различал герцога Готфрида. Взмах — и крест со свистом летит вниз, все ускоряясь и ускоряясь…

В такой ситуации даже крохотный камешек превращается в опасный снаряд. А крест монаха весил порядочно, поэтому святой символ врезался в мишень подобно миниатюрному метеориту. А поскольку мишенью был затылок Готфрида Бульонского, в войске это произвело впечатление разорвавшейся бомбы.

Ну сами представьте — с небес прилетает здоровенный серебряный крест, бьет в башку главного генерала и застревает у него в черепе, разбрызгав мозги во все стороны. Я специально кинул его так, чтобы он приземлился острым концом.

Передовая часть конницы затормозила практически сразу. Потом следующие, следующие, и так до самого конца. Моментально начался шум: мол, фигли встали, дорога и так узкая. Но когда в хвост колонны ушло сообщение о преждевременной гибели главнокомандующего, паника начала распространяться со скоростью радиовещания. Предводителя, даже не успевшего понять, что его убило, стащили с коня, уложили на землю, столпились вокруг него и принялись шумно спорить. А уж когда необычный снаряд извлекли из черепа и продемонстрировали всем желающим, толпа и вовсе растерялась. Со всей армии начали сбегаться монахи и священники, Петр Пустынник подоспел самым первым. Он же первым грохнулся на колени и начал биться башкой в песок и орать что-то дурным голосом.

Я понаблюдал за этим кавардаком еще с четверть часа и сделал два вывода. Во-первых, сегодня эти вояки точно уже с места не двинутся — уровень религиозности у солдат моментально подскочил, как прыгун с шестом, а воинственность, наоборот, упала. Кто-то уже начал воздвигать из подручного материала алтарь, к священникам мгновенно выстроились очереди на исповедь…

Второй вывод заключался в неослабевавшем предчувствии, что этот Крестовый поход действительно может в скором времени закончиться. Не нужно было даже понимать старофранцузский, чтобы убедиться в том, что все до единого восприняли случившееся как предельно дурное знамение. Мол, если уж Господь дошел до того, что убил Готфрида Бульонского ударом креста с небес, значит, надо валить подобру-поздорову — Всевышний здорово разозлился. Выходит, Ему взятие Иерусалима неугодно… Вряд ли теперь кто-то захочет предводительствовать этой армадой — всякий не прочь получить безвозмездно полкило серебра, но только не таким способом! Кто-то из священников, правда, вякнул что-то насчет того, что Господу не понравился лично Готфрид и так он, мол, дал понять, что начальника надо сменить, но на эту в общем-то дельную мысль никто не обратил внимания.

— Здорово придумал! — одобрил Рабан. — Теперь, даже если они и пойдут дальше, половина войска точно дезертирует. Да и церковники призадумаются — как-никак самое натуральное чудо.

— Меня беспокоят те рыцари, с которыми мы общались в деревне, — признался я. — А если кто-нибудь из них додумается, как это все получилось? Да и монах тот может узнать свой крест…

— А ты и его тоже убей! — недолго думая посоветовал Рабан.

— Ну ты говори, да не заговаривайся, — слегка обиделся я. — Я и так уже сегодня перевыполнил норму раз этак в десять… Знаешь, меня совесть грызть начинает — не слишком ли часто я отнимаю жизнь?

— Хых!… Вот как выражаться начал! «Отнимаю жизнь»!… — передразнил меня Рабан. — Это война, патрон! Думаешь, крестоносцы по собственной воле сюда в гости пришли? Плова покушать?

— Оно, конечно, так… Но ведь я-то им всем чужой — какое мое дело?

— Никакого, — поддакнул Рабан. — Но ведь кто-то же должен? Так что убей и монаха тоже!

— Угу. Но вот объясни — имею ли я вообще право кого-то, убивать просто потому, что он мне мешает?

— Имеешь, конечно.

113