— Это метро? — зачем-то спросил я.
— Точно. Осталось еще с двадцать пятого века. Большая часть, конечно, разрушилась, но кое-где еще сохранились и рельсы, и эскалаторы, и даже такие вот залы. Хотя этот охраняют, вот он и уцелел.
— Кто?
— Да секта одна религиозная… Они эту станцию вместо храма используют. А чего, вполне сносная замена, где под землей что-нибудь получше встретишь?
— Угу. И кому же они поклоняются? Тоже какому-нибудь упырю с манией величия?
— Почему? — невесть с чего вдруг обиделся Рабан. — Это христиане-староверы. Секта Ожидания. Вполне приличные люди.
— А почему же они тогда здесь, а не наверху? — недоверчиво хмыкнул я.
— Не хотят они наверх. Двести лет назад сюда спустились и обратно не хотят. У них, понимаешь, вера такая — считают, что Армагеддон уже был — и Сатана победил. А что же ты хочешь — между ними и поверхностью мутанты всякие живут, вот они и думают, что везде так. Да и одичали они с тех пор…
— Но ведь можно же им рассказать…
— А кому это нужно? На эти подземелья все давно рукой махнули, и на этих христиан-мучеников — тоже. Да и не поверят они — решат, что это их дьявол искушает. Были случаи…
— Может, мне попробовать? — вслух задумался я. Рабан тихо и противно захихикал.
— Ты чего это?
— Да так… — все еще хихикая, ответил он. — Знаешь, патрон, если их начнешь убеждать ты, они точно решат, что это сам Вельзевул до них снизошел! У них там Новейший Завет, а в нем ясно говорится, что такие, как ты, — демоны адские и разговаривать с ними не о чем!
— А почему они называются Сектой Ожидания?
— А потому что цель их жизни — ждать второго пришествия Христа. Вот, мол, когда он явится, тогда и можно будет вылезти наверх, и потекут тогда реки молочные везде, а чертей поганых можно будет пытать и убивать невозбранно! Прямая цитата, между прочим. Слушай, патрон, а мы еще долго тут торчать будем? Не на экскурсии, не забывай!…
— Мои ноги. Хочу — стою, хочу — иду.
— Ну разумеется… А я тут так — для понта! — всерьез обиделся Рабан. — Я как-никак твой симбионт, так что и права у нас одинаковые!
— Ты не симбионт, ты паразит.
— Паразит — это тот, кто просто так прилип, а я пользу приношу! — не согласился Рабан.
— Ну не так уж и много от тебя пользы… — хмыкнул я, тем не менее углубляясь в тоннель метро. Там еще оставались основательно проржавевшие рельсы — их, видимо, поклонники Новейшего Завета обожествлять не желали.
— Патрон, в сторону! — вдруг завизжал Рабан. — В сторону, твою мать, быстро!
В любой другой момент я бы послушался без оговорок. Но сейчас я все еще был во власти раздумий, призванных доказать истинную сущность Рабана, а потому запоздал на какое-то мгновение. И пожалел. Очень горько пожалел. Потому что мне на лицо прилепилась какая-то мерзкая гадость!
Эта гадость прыгнула со стены. Там, где она сидела раньше, заметить ее было невозможно, тем более в такой темноте. Но теперь ее заметил бы даже слепоглухонемой, потому что она причинила мне такую жуткую боль, какой еще не причинял никто и ничто. Даже когда пережевывал дракон, было не так больно.
— Патрон, да что ты смотришь?! — уже почти прорыдал Рабан. — Отрывай ее! Быстрее, пока до мозга не добралась!
Я уже отрывал. Но ничего не получалось — складывалось впечатление, что это здоровенная и очень мощная присоска.
— Режь ее! Режь!!!
Когтям гадость поддалась. Я одним взмахом разделил ее на две маленькие гадости, потом на четыре, на восемь… После этого ее хватка ослабла, и она посыпалась на землю. Однако кусочки тут же принялись сползаться, явно намереваясь снова срастись и повторить фокус с прикреплением к лицу.
— Плюй в нее! Плюй! — посоветовал Рабан. Я послушно изрыгнул смачную кислотную харкотину.
Кислота существу не понравилась. Оно противно зашипело и начало таять, становясь еще мерзостней, чем было раньше. Хотя я так и не успел его рассмотреть, мне показалось, что при жизни это было что-то вроде ползучей медузы.
— Больно… — слегка очумело заметил я, касаясь щеки. Точнее, того, что когда-то было моей щекой. Теперь я мог засунуть в пасть сразу две руки — обычным способом и через вторую дырку.
— Говоришь, пользы от меня нет?! — обозленно рявкнул Рабан, пока у меня зарастала жуткая рана. Довольно медленно — подземная медуза успела здорово нагадить. Очень странное ощущение — чувствовать, как растет твоя кожа. Щекотно и ужасно чешется.
— Это немного подозрительно… — вслух подумал я. — Только мы заспорили о том, приносишь ли ты пользу, и тут на тебе! — является эта ожившая слизь, давая тебе возможность эффектно продемонстрировать свою необходимость.
— Паранойю лечить надо! — обиделся Рабан. — Ты еще скажи, что мы с этим кислотным слизнем сговорились!
— Так, значит, это так он называется…
— Точно. Едкие слизни — их родственники, они живут повыше, даже в канализации есть. А эти только здесь, и их мало. Они всегда так — прячутся где-нибудь повыше, ждут, пока кто-нибудь мимо пройдет. Могут и день ждать, и два. А потом прыгают, и тут уж сразу хана! Кислота у них не просто мощная — их выделения мгновенно разъедают все что угодно! Серная кислота по сравнению с этим — просто кислый бульончик! Если бы твоя шкура не была защищена, мы бы сейчас не разговаривали!
— Угу. А вот тебе вопросик на засыпку, юный натуралист: если она такая супер-пупер, как же этот слизняк сам не разъедается? Ну изнутри. Мой-то плевок его моментально… ну ты понимаешь.
— Ха! — презрительно фыркнул Рабан. — Да по той же причине, по какой и ты сам! Кислота образуется уже вне тела! У него… и у тебя, между прочим… плевательное горло состоит из двух трубок — по одной поступает один компонент кислоты, по другой — второй. Смешиваются они уже на выходе и только тут превращаются во что-то опасное. А по отдельности это просто две дурно пахнущие жидкости…